Предлагаем вашему вниманию два отрывка из повести «Сеятель», описывающей жизнь Христа. Повесть, в которой простым, доступным языком описаны события от рождения Христа и до его смерти. Повесть писалась в 2001 году, в Лондоне.
Отрочество
Учился Иисус хорошо. Читал книги Завета, жизнеописания святых и пророков и сам старался быть похожим на пророка Илию. И все, что он не задумывал со старым отцом своим, все у них получалось он никогда никуда не спешил и часто, оставшись один задумавшись часами сидел в тишине неподвижно. Бывало так и при людях, словно он отлетает куда. Он не участвовал в играх братьев и только собрав соседских мальчишек, намного моложе его уходил с ними в горы и там, сев в красивом месте, говорил им о Боге, о сотворенных им земле и небе, которое было божьим престолом, о красоте и праведности братской добродетельной жизни.
Время шло, Иисус подрастал и ему уже мала была детская аудитория. В свободное от работы и чтения святых книг время он стал уходить в горы и проводил там дни напролет, разговаривая с деревьями, травами, птицами и животными. И приходил в дом свой просветленный и удовлетворенный...
И опечалился Иисус, когда, будучи подростком, увидел как его товарищ по играм Птоломей, получая от родителей деньги, покупал себе сладкие пирожки и чай, и абрикосы сушеные и все это ел сам и не один раз, а товарищам своим по играм не давал, требовал, чтобы они относились к нему как к начальнику. И те прислуживали ему, зарабатывая подачки.
И огорчился Иисус и много думал сидя на камне в можжевеловой роще, что человек, взрослея и переходя рубеж детства, меняется и становится эгоистом и не скрывает своей похоти в простоте неразумения добра и зла, за что и бывает наказан. Каждый будет наказан Отцом Всевышним, так как отступает от его заветов братской любви и нестяжания.
Облачко похожее на коротколапую собаку с большой головой проплыло по небу и ветерок, овевая, давал прохладу и чуть шевелил кронами деревьев. Где-то однообразно, тревожно, пронзительно свистел не крупный сокол, то-ли предупреждая о чем-то свою подругу, то-ли зазывая её к себе.
«Человек не животное, - продолжал размышлять Иисус, рисую буквы палочкой на песке под ногами - он создан по образу и подобию Бога. Как бывает он хорош и красив, когда молится о здоровье и благополучии больных и ли нуждающихся. И как он неприятен, когда кривляется и хихикает, рассказывая о своих похотливых похождениях. И ведь часто это все выдумано от вожделения, кусающего его душу. Но тем противнее смотреть и слышать это. И сказать ему об этом нельзя, потому что он не поймет, что можно и нужно жить иначе, светло и чисто, как Бог вложил свои светильники в души всех людей и только у многих они не горят, коптят вместо пламени и света, дают дым и тьму. И все равно Бог прощает людей, дает возможность спастись, избежать смерти в жизнь вечную. Только уверуй – живи по заповедям Божьим и ты спасешься и после Суда воссядешь в сонм вечно живущих оде сную от Бога...
В свои шестнадцать лет Иисус перерос своих родителей, но был худой и стройный, как девушка. Узкие бедра и талия подчеркивали широту начинающих округляться мышцами плеч. Маленькая, словно выточенная из мрамора, голова с большими ясными широко раскрытыми глазами, с небольшой горбинкой нос, яркие, темные губы с пушком подрастающих усов сверху и замечательные длинные кудрявые волосы шатенов о-каштанового цвета. Небольшие уши не были видны в копне вьющихся и рассыпающихся по плечам волос.
Тогда же, перед Пасхой, Иисус первый раз постился. Утром, как обычно, он поел немного каши, а после работы, придя домой, сел читать книгу пророка Исайи, где говорилось о сорокадневном посте пророка и так увлекся, что когда его позвали ужинать, то мягко отказался и пошел спать чувствуя легкий голод и небольшое возбуждение от необычайности ситуации. Спал хорошо, рано проснулся, умылся холодной водой и вновь отказался от еды, читая, пока Иосиф с детьми не торопясь вкушали завтрак. Работа была не тяжелая, вставляли рамы во вновь отстроенный дом, подгоняли, клеили, ждали, пока клей затвердеет, сидел на камнях, оставшихся от кладки во дворе и Иисус, совсем не устав, любовался безоблачным жарко-синим небом и следил, как возникающие над горизонтом перистые облачка, протянувшиеся полоской с севера на юг, таяли, чуть двигаясь, подгоняемые небесным ветерком. Иисус, как обычно, не мог сидеть без дела и взяв острое стекло, размечал заготовки для будущих рам. Тишина. Покой жаркого полдня, приближающийся праздник, все это наполняло сердце юноши непонятной радостью. Он ласково глядел на увлеченного работой Иосифа, на его грубоватые, покрытые бесцветным старческим пушком ладони и подумал, почему-то вдруг, о своей смерти: «А как мне будет суждено умереть в этом мире?». Смутно предвидя ответ, он вновь глянул в небо, задумался и словно поднялся туда, в эти безбрежные небесные просторы, овеваемые теплым весенним ветерком.
Только когда Иосиф бережно коснулся его руки своими заскорузлыми пальцами и произнес: «Пора», Иисус, вздрогнув, вновь возвратился из краев неведомых, оглянулся и, взяв новую раму, стал вставлять ее в оконный проем.
Вечером он уже привычно отказался от пищи, попил воды и едва только тьма окутала предгорья и в доме зажгли свечу, лег спать
Иисус постился четыре дня и чувствовал себя легко и свободно. От тела шел приятный запах, во время работы он слегка уставал, но присев мгновенно восстанавливал свои силы. Глаза его прояснились и легкая радужная оболочка расширившихся зрачков, выделялась на матово чистых белках. Ночью от спал чутко и слышал, как мимо их дома на рассвете пробежала стая бродячих собак, спешащих после ночлега где-то в заброшенном доме, на рано открывающийся мясной рынок.
«Завтра суббота, - подумал Иисус, - а сегодня я, как учат аскеты, буду есть понемногу кашу и овощи, а вечером, перед сном, выпью стакан молока». Как сказал, так и сделал. Овощей, на первый раз, он съел всего горсть, пшенной каши, тщательно пережевывая, съел всего три ложки. Этого ему вполне хватило. Он был сыт и бодр как никогда. В субботу утром, идя на службу, он почти бежал. В синагоге с трудом заставлял себя стоять на одном месте. Хотелось двигаться, бегать, петь. Жизненная энергия переполняла его тело и дух. Придя домой, он сел за стол и, думая о чем-то о своем, пристально глядел на кружку, стоящую на краю стола. Через какое-то время кружка сдвинулась со своего места и с громким стуком упала на утоптанный пол...
В следующую субботу Иисус после долгой службы в синагоге ушел за город и пройдя предгорья, поднялся на обрывистую гору. В долине небольшого ручья росли раскидистые деревья и, проходя через их рощу, он вспугнул лисицу. После небольшого водопада тропинка терялась в нагромождении скалистых обломков и так легко было на душе, так сильны были мышцы его тела, что ему захотелось взлететь. Он едва заметно улыбнулся, встал на край большого обломка и приказав себе повиснуть в воздухе, шагнул вперед. Казалось, что все в мире изменилось. Он не упал, а медленно опустился с двухметровой высоты и мягко коснулся травы, росшей под камнем, вытянутой левой ногой.
Идя домой он повторял про себя: «Молитва и пост! Молитва и пост! Надо поверить, что это ты можешь и, не касаясь скал, передвигать их с места на место. Молитва и пост!» - повторил он снова и тихо улыбнулся. Рассказы матери о его рождении: о пастухах, волхвах вдруг обрели новый радостный и удивительный смысл.
Утро казни.
Силуэты бледных домов, щербатых стен каменной кладки проявлялись в предрассветных сумерках. Иисус не спал. Он стоял, прислонившись к стене, и вглядывался на восток, туда, где поднимался над Элеонской горой утренний свет. Небо из черного, звездного, становилось темно-синим, потом светлым. Над горизонтом появлялось серо-розовое марево теплого воздуха, поднимающегося над холмами. Иисус, избитый, усталый, страдающий, любовался красотой нарождающегося дня и беззвучно молился. Ни побои, ни унижения прошедшей ночи его уже не волновали. Запах погасшего костра щекотал ноздри, вдалеке был слышен крик одинокого дрозда в дворцовом саду. Служители устали и стража дремала, сидя на каменных ступенях и опершись на длинные копья страшные блеском отточенных лезвий. Израненный терновым венцом лоб саднило, сухие струйки запекшейся крови черными потеками прочертили землисто-серую кожу на лбу и на щеках.
Синедрион собрался судить Иисуса и Каиафа требовал торопиться. Наступала Пасха и сторонники новоявленного Мессии могли помешать суду и казни.
Сквозь теплые туманные испарения проглянуло светило и дворец, его серые мрачные стены, осветились розовым и золотым.
Иисус вздыхал, ощупывая руками разбитое лицо, и думал: «Боже! Как прекрасен мир! Свет наступающего дня, запах цветущих деревьев, птичье пение – все это великолепно и неповторимо. Но что люди сделали с этим миром и со своей жизнью, превратив её в адские страдания. Изувечили красоту мира злобой, алчностью, честолюбием и завистью. Так прекрасна Земля и так ничтожен и жалок род человеческий»...
Черная тень отделилась от угла и придвинулась ко Христу:
- Отрекись! – раздался рокочущий голос, - Отрекись от них, они не стоят твоих страданий! Я сделаю так, что ты сохранишь свою жизнь. Ты видишь, они ничтожны, продажны и глупы!
Фарисеи, пытавшие Христа всю ночь, дремали и тень, придвинувшись еще ближе, рокотала:
- Я сделаю тебя царем Вселенной! Поклонись мне и я сторицей воздам за твои муки! Они будут целовать тебе ноги, плакать и просить о прощении. Отрекись!
Иисус негодующе поднял руку и произнес:
- Изыди Сатана! Бог-отец послал меня и смертью своей я должен искупить их грехи, плоды твоего разврата. И спасутся праведники! А ты и слуги твои погибнут в адском пламени!
Стражи, заметив движение, зашевелились просыпаясь. Вдали послышался гомон толпы. Синедрион готовился к суду.
