“Самый надежный способ попасть в рай, это выучить дорогу в ад, чтобы избежать её”.
Макиавелли. Письмо к Ф.Гвичардини
РАЗГОВОРЫ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО
Владимир Кабаков
Сталин обладал прекрасной памятью и мог вспомнить любое имя или любую цитату из тех, что ему некогда понравились.
«Многие воображали себе республики и княжества на деле невиданные и неслыханные; ведь между тем, как люди живут и тем, как они должны жить, - огромная разница и кто оставляет то, что делается ради того, что должно делаться, скорее готовит себе гибель, чем спасение, потому что человек, желающий творить одно только добро, неминуемо погибнет среди стольких чуждых добру» (Макиавели. «Государь». 15 глава)
Он помнил это:
«Да. Великая, вечная мысль. Как трудно угодить людям, угождая им».
Иосиф поежился, потер плечо левой руки: последнее время оно стало неметь. Встал, походил неслышно, мягко ставя ногу на ковер...
«Николая придется арестовать! Слишком много вокруг «чуждых добру». Он сейчас послушен и добр, только потому, что раздавлен. Но он опасен!.. Я помню его переговоры с Каменевым. Там был этот выскочка, Сокольников. Что Николай тогда говорил? «Сталин перережет вам глотки. Нам необходимо его опередить». И это говорил он, Бухарин, с которым я знаком уже много лет. Долгие годы зная их козни, я жалел его и защищал. Но довольно! Где этот иуда Ягода? Где Сокольников, где Каменев с Зиновьевым? Они уничтожены! СССР растет и крепнет. Я никому не позволю пустить все завоеванное Революцией под откос!»
Сталин остановился посреди комнаты, пристально вгляделся куда-то в угол, пошевелили губами, резко ударил ребром левой ладони по правой сверху вниз, словно обрубал, и вновь устремился в нескончаемый поход по комнате из угла в угол; в одном углу поворот через левое плечо, в другом – через правое (чтобы голова не закружилась) – опыт тюремных отсидок.
- Нет! Прав был Ильич! Как поздно я начинаю это понимать. Надо быть решительным, чтобы революция, власть остались у нас, у партии, у пролетариата. Сколько же этой нечисти кругом? Горько, бывшие соратники Ильича. А предают нагло, бессовестно. Бухарчик долго заигрывал с оппозицией и, наконец, наши пути разошлись. Я ему еще тогда, в начале 29-го, говорил об измене принципам партийной дисциплины, но ведь он не захотел выслушать, понять. А сейчас пишет: «Коба! Я всегда был лоялен к партийным требованиям», - Иосиф покачал головой, - Николай забыл, что из тех, из старых, я один остался. А он для них, для новых, молодых, никто. Его теории разбиты успешно выполненными пятилетками.
Сталин подошел к столу, открыл папиросницу, взял папиросу, постучал мундштуком о крышку, потом, зажав папиросу у основания мундштука двумя пальцами левой руки, правой вставил её в рот. Сухо чиркнула в полуночной тишине спичка. Огонек вспыхнул, зажег табак. Сталин выпусти ароматный завиток табачного дыма, сел на стул, положил ногу на ногу, руки сложил на груди, оставив правую сверху свободной и так, немного развалясь, не двигаясь, долго курил, слушал тишину одиночества, фиксируя ход мысли.
- Они всегда хотели быть хорошенькими. А кто бы делал индустриализацию?. Это сейчас, когда все сделано, хорошо рассуждать. А тогда было так: или враги нас победят или мы их. Другого не дано!.. Ты, Бухарчик, говорил тогда: «Линия Сталина губительна для революции в целом». Это твои слова, Николай! Я знал, что надо делать, чтобы победить. А вы хотели захватить власть! Хотели вместо меня ввести в Политбюро этих интриганов Зиновьева и Каменева.
Сталин докурил папиросу до конца, потушил её. Крепко прижав окурок ко дну пепельницы, потом отряхнул правую руку, ударил её о ладонь левой, поднялся и вновь зашагал мягко, неслышно, как когда-то по далекой сибирской земле или по тбилисским мостовым… Он любил ходить, потому что не любил спешить…
- А как там они считали голоса: «Петроградцы с нами. Рыков плюс Томский, плюс Угланов… Андреев за нас… Ягода и Трилиссер наши…». Их многих уже нет. Бухарчик и этот хвастун и пьяница Рыков еще остались… Эх, Бухарчик, ты не с теми и не туда пошел. Партия таких как вы наказывает. Это не я, это партия вас убрала с дороги, и требует, чтобы вы заплатили за дрязги. Всем вам наплевать на социализм. Вы все, как псы, рвете власть к себе. Все вы последыши Троцкого – этого краснобая и интригана. Я с самого начала верил в социализм у нас в СССР. Конечно, настанет день и социализм победит во всем мире. В Германии рабочие не долго будут терпеть этого истерика Гитлера. На смену наци придут коммунисты. Уже не долго осталось ждать. Этот бесноватый дурак хочет быть похож на меня, но он слишком много болтает. Ему не удержаться, а если он попробует мне помешать, я его в порошок сотру. - Сталин вновь разволновался, стал прикладывать правой рукой к левому боку, - А эти ублюдки строят заговоры. Им главное спихнуть меня, а потом они и страну продадут тому, кто больше даст!.
Сталин скрипнул зубами. Глаза его лихорадочно блестели. Ломая спички, он закурил очередную папиросу и, мрачно остановив взгляд на занавешенном окне, решил: «Нет! Надо арестовать и судить. Ведь Сокольников признался, что Бухарин сколачивал блок для того, чтобы меня убрать еще летом 28-года. Каков подлец! Арестовать и судить!
С улицы через окно стали доноситься шаркающие длинные звуки. Иосиф подошел, отвел штору в сторону и серый, сумрачный свет нарождающегося дня проник в комнату. На мостовой, дворник, одетый в черный клеенчатый фартук поверх черной же рубашки и брюк, заправленных в сапоги, махал метлой. Сталин долго и с любопытством смотрел за ним, потом подумал: «Молодец! Так рано и уже на ногах!». Иосиф вдруг зевнул, опустил штору, потер воспаленные от бессонницы глаза и подумал: «Надо ложиться спать».
Спал Сталин в маленькой комнате за кабинетом, на жесткой, узкой деревянной кровати. Ложился под утро, работая всю ночь. Голова болела от выкуренных папирос и непрестанного напряжения мысли. Сны приходили не сразу, но захватывали, были многолюдны, многословны, томительны, а иногда и страшны. Вот и сегодня все утро в тишине замкнутого деревянными панелями пространства в голове Вождя звучал важный диалог, поиск выхода из ситуации, навеянной вечерними размышлениями.
…Шло заседание Коминтерна. И выступал с докладом знакомый до боли человек. С длинными волосами на шее и на затылке, круглой лысиной, тонким лицом с горбатым носом и плотно сжатыми губами. Чуть насмешливо скривившись в улыбке, этот оратор говорил медленно, негромко, но с нажимом и с яркой, запоминающейся жестикуляцией. Чувство опасности не покидало Сталина с самого начала этого заседания. Речь здесь шла почему-то о стратегии и тактике партии в международных делах. И длинноволосый был оппонентом Сталина.
Этот странный субъект развел руки, словно дирижер перед оркестром, призывая к вниманию. Сталин про себя саркастически подметил: «Паяц!». Усмехнулся в усы криво и невесело, но сел удобнее и собрался слушать.
- Товарищи, - начал длинноволосый, - тема моего выступления – политика. И позволю себе заметить, что политика, исходя из нынешних условий – это борьба классов, непримиримых по существу, которая не может не быть жестокой. Подобно тому, как мораль – есть способ, технология быть человеком, так политика есть отношения вождя и народа, вождя и партии, партии и народа. И если рассматривать эти отношения, как соотнесение добра и зла, то вождю, желающему сохранить свою власть, партии, желающей представлять до конца интересы своего класса, нужно учиться быть недобрыми и научиться пользоваться этим умением в случае необходимости.
Длинноволосый сделал паузу, резко и картинно вновь вскинул руки, поправил волосы, пригладив их с боков ладонями и вдруг уставился на Иосифа своим горящим темным взглядом. Сталин вздрогнул, отстраняясь немного назад на спинку кресла, и подумал: «Тьфу!. Какое неприятное лицо». Длинноволосый пожевал тонкими губами и, словно собравшись с мыслями, продолжил
- Оставляя в стороне партии, я хочу сказать о вождях. Всем людям, о которых судят, а в особенности вождям, стоящим выше прочих людей, приписывают некоторые качества, выражающие похвалу или порицание: одного считают щедрым, другого – скупым; кого-то стяжателем, а кого-то благотворителем; кого-то жестоким, а кого-то сострадательным; кого-то добрым, а кого-то злым. Я знаю, некоторые объявят, что быть хорошим – задача вождя. Но я думаю, что это не так! Ибо невозможно ни иметь, ни соблюдать только хорошие качества: этого не позволяют условия человеческого существования. Ему следует быть великодушным, это так, но обязательно строгим и иногда жестоким, чтобы враги народа и государства знали, что возмездие неизбежно.
А волноваться о дурной славе пороков, не впадая в которые трудно спасти государство, не стоит, ибо если как следует все рассмотреть, то найдется всегда нечто, что покажется добродетелью, но ведет к гибели и нечто, что покажется пороком, но, следуя ему, можно достичь безопасности и благополучия. Иногда можно и судить и расстреливать, испытывая грандиозные душевные муки, но зная, что если этого не сделать, то все, завоеванное кровью и страданиями миллионов, придется потерять, а государство рухнет в бездну анархии и беспорядка.
Оратор вновь перевел взгляд на Сталина и замолчал и чем дольше длилось молчание, тем не уютнее становилось Иосифу в этом зале. Он хотел посмотреть вокруг, как ведут себя и реагируют на это выступление члены Коминтерна, но почему-то голова не поворачивалась и он не мог посмотреть по сторонам.
Озлившись, он резко встал и, глядя сурово на длинноволосого, подумал: «Прикажу арестовать этого краснобая сразу после заседания. И потом, кто он такой, почему я не могу вспомнить его фамилию? Похож на итальянца, и наверняка сидит где-нибудь в Коминтерне. Это все ставленники Бухарина. Умники!..» По рядам зала пробежал первый шум скандала и Иосиф решил отвечать.
- Наша мораль, - начал он медленно, потом прокашлялся и продолжил, - заключена в том, что государство, Родина – это для нас высший источник ценности и человек, судьба одного человека – ничто по сравнению с судьбой Родины, нации…
Он, наконец, мог оглянуться по сторонам и злорадно подметил: головы всех сидящих были склонены и никто не смотрел в его сторону. «То-то же.» - констатировал Сталин внутренне.
- Вот вы говорите, что природа дает людям разные ум и воображение и во времена и обстоятельства, идущие навстречу действиям, все заканчивается счастливо. Здесь я согласен, но где уверенность, что я иду туда? Меня упрекают в непостоянстве, но вы же сами говорите, что мудрец управляет звездами и роком тоже, когда он под воздействием обстоятельств меняется сам и меняет свои приемы и действия.
Сталин замолчал, покрутил шеей в тугом воротничке кителя и почему-то перешел на ты. Робость его прошла.
- Но ты, учитель, слишком много говорил и думал, и как ты ни умен, но судьба твоя несчастна, а дела твои мелки и неудачны. И недаром ты на трибуне, а я в зале. Ты говоришь, а я слушаю. И только дела покажут, кто чего стоит…
Когда много народа, много желающих проявить себя и говорить умно, я молчу. Мое время наступает тогда, когда все молчат и ждут решительных предложений и дел. И потому этот зал всегда за меня, хотя говорю я немного. Да и говорить я не умею. Я люблю думать и писать в тишине, а действовать в трудных обстоятельствах. Я политик, а вы все теоретики, так как боитесь действия, направленного на отдельных личностей, противостоящих благу народа. А выгодами и благами индивидуума, здесь приходится пренебрегать. Революция – это ниспровержение всех богов и единственным правилом жизни может быть пренебрежение правилами жизни, которыми государство руководствовалось до свержения власти капитала… Главное, чтобы народ был с нами, а мы с народом. Народ важнее личности вождя. Ради него мы живем и действуем. Народ главный двигатель истории…
Сталин во сне задумался, вспоминая детство. Почему он ушел из семинарии? Потому что всю жизнь сталкивался с тем, что у одних было все, у других не было ничего. Революция – это возмездие за столетия унижений и презрения, которыми буржуазия оскорбляла трудящийся народ. Он ушел в революцию, чтобы уничтожить эту несправедливость. И революция свергла власть буржуазии. Когда умер Ленин, он, Сталин, стал продолжателем дела Маркса-Энгельса-Ленина. Он, мальчишкой мечтавший о праздничной одежде, о новых сапожках, он и никто другой возглавляет великую державу, страну победившего социализма… Сталин во сне продолжал говорить:
- Да много борьбы, много смертей, но ведь СССР – это великая держава. Сейчас это больше всех стали, больше всех хлеба, а главное, больше всех энтузиазма. Враги вредят, как могут, аппарат превратился в вымогателя и захребетника. Ну что же, будем карать! Беспощадно. Ответим десятикратно на удар ударом!.. Будущее нас рассудит. Цель оправдывает средства… Сон Сталина продолжался:
- Вот ты теоретик. Но ведь ты знаешь, что в жизни почти ничего нельзя сказать словом, чтобы все поняли одинаково. Поэтому, чем проще, тем понятнее для большинства. А вы не забыли, что ВКПб – это авангард рабочего класса?. А рабочему, чем проще тем лучше. Это ведь не эти бородатые, в пенсне, которые вокруг простого «разводят огород» и все запутывают. Кажется, что им важнее говорильня, чем дело. Их трусость пред реальной опасностью выражается в непрестанных компромиссах, а это приводит к пораженчеству. Томский мне как то сказал: «Скоро рабочие начнут стрелять в вас». Этот болтун думает, что меня это сможет остановить. Ведь главное – победа социализма, а враги были и будут. Сколько их уже было: Троций, Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин, Ягода, а ведь за ними стоят их сторонники и рабочие в том числе. Но все они предали идеалы революции, потому что много говорили, но мало делали. Они хотели всем угодить. И чем ближе мы к цели, тем ожесточеннее они, враги народа, будут сопротивляться и уговоры здесь уже не помогут. Только красный, праведный террор может наказать отступников и предателей. Ведь это не я, они рассказывают всё и признаются: как хотели свергнуть Политбюро, как продавались империалистам, как торговались с ними. Нет! Классовая борьба разгорается все яростней. Они хотят эксплуатировать рабочих как это делали и при царе. Но на то и существует партия большевиков, чтобы отстаивать интересы рабочих!..
Зал взорвался аплодисментами. Аплодировали все, и русские и иностранцы. Ликование было неподдельным. Длинноволосый сгорбился, втянул голову в плечи, вышел из трибуны и, шатаясь, пошел к кулисам...
Сталин проснулся как всегда, в половине двенадцатого. Пока мылся, брился и завтракал, головная боль прошла. Он вспомнил свое ночное решение и снова заходил из угла в угол, привычно и мягко ступая по ворсу ковра, рисунок которого был изучен и представлял «сеть тропинок», по которым в разное время суток и в разном настроении ступали ноги в мягких сапогах: то быстро, то медленно, проходя часто расстояние от Туруханска до пригородной дачи городского гол
